Два звонка до войны - Сергей Пилипенко

– Удачи тебе, герой, – тихо прошептал Сталин и направился к своему столу, очевидно, чтобы приняться за какие-то важные государственные дела…

Человек же пошагал далее и совсем скоро покинул Кремль, двинувшись по одному ему известному маршруту, который вряд ли привел бы его в жизнь, обещанную когда-то тем же товарищем Сталиным.

– Да, – подумал он про себя, – сколько воды утекло с тех самых пор, как я покинул Москву. Я даже не знаю теперь ее совсем. Ну, да что с того? Прошлое уже не вернуть, – горько подчеркнул он сам для себя, подтягивая несколько шарф и еще больше нахлобучивая шляпу на голову.

Так он и шагал до самой цели своего в голове проложенного маршрута, пока не пришел к одному месту, которое показалось ему вполне знакомым еще по прошлым годам жизни.

– Зайти или не зайти, – подумал он про себя, несколько перемявшись с ноги на ногу, но тут же, видимо, поняв всю бессмысленность своей затеи и приняв окончательное решение, ступил резко в сторону и зашагал в направлении одного из вокзалов Москвы.

Вокруг было тихо, народу бродившего совсем немного, а потому такая дальняя по-своему дорога показалась ему вполне приятной и даже чем-то напомнила молодость с ее тревожной и суматошной жизнью.

Весна, хоть и была в самом крутом разгаре, но все же несла прохладой, освежая на ходу текущую череду его мыслей и не давая одновременно от быстрой ходьбы вспотеть.

Так он вскоре добрался до вокзала, взял билет и принялся ожидать поезд, который, судя по всему, должен был унести его в неизвестность, еще более подверженную опасности, нежели была до того.

Сам по себе приказ был для него ясен, но не ясным оставалось только одно – сам способ такого оповещения.

Человек не понимал – действительно ли Сталин имел в виду его полное раскрытие, а значит, соответственно, предрекал ему смерть, или же он предоставлял ему шанс хоть как-то выкрутиться при этом и оставаться дальше в расположении врага.

– Выполнить любой ценой, – тут же вспомнился ему голос одного из бывших его учителей по связному делу, отчего горькая усмешка пробежала по его лицу, да так и осталась на нем, запечатлевшись на некоторое время.

– Гражданин, гражданин, – кто-то потревожил его и потряс за его плечо, и человек, сидя на своем месте, круто развернулся, – вы не знаете, когда отходит поезд на Берлин?

Какая-то весьма недурно сложенная дамочка с дорожным саквояжем в руке и небольшой дамской сумочкой на плече тревожно хлопала глазами перед его лицом.

– Через час сорок минут, – ответил он, вскинув руку и посмотрев на часы.

– Надо же, не опоздала, – с облегчением вздохнула незнакомка и тут же спросила, – значит, вы тоже едете туда. В командировку или так.

– Так просто граждане СССР по заграницам не разъезжают, – тут же выговорил он ей, отчего та едва не отпрянула от него всей своей статью.

– Да, ладно вам. Фу, какой серьезный, я ведь просто так спросила. Вот я, к примеру, еду на симпозиум. А вы случайно не туда же? Из какого вы города?

– Из Москвы, – привычно буркнул он в ответ и тут же понял, что сделал ошибку, но быстро поправившись, добавил, – но сейчас проездом.

– Ну, ясно. А издалека?

– Из Горького, – брякнул он наобум, в надежде, что, наконец, дамочка от него отцепится.

Но не тут-то было, как оказалось.

– Ой, а у меня подруга оттуда. Вы случайно ее не знаете? Нелечка Кожемякина ее зовут. Она на медицинском факультете трудится?

– К сожалению, нет, не имел чести быть знаком, – как-то по-старомодному ответил Молчун, тем самым еще больше подзадорив к разговору свою, теперь уже можно сказать, потенциальную собеседницу.

Поняв, наконец, что от нее до самого поезда теперь не отвязаться, он жестом пригласил ее присесть рядом с ним, и завел тот самый непринужденный разговор ни о чем, который всегда может найтись между двумя абсолютно незнакомыми людьми.

Как выяснилось у Людочки, или Люсечки, как она сама вполне драматично представилась, было довольно много знакомых и друзей и особенно в среде тех, кто весьма правильно поддерживал партийную линию.

Сама она была во многом начитана, а потому беседа протекала просто и, можно сказать, незаметно. И совсем скоро время помчало их обоих на поезд, заставив перед посадкой, как следует, пробежаться и, естественно, понервничать, так как состав подали не на ожидаемый ними путь или, как всегда, не на тот перрон.

Но это не сильно огорчило новых знакомых, и они вместе погрузились в поезд, предварительно договорившись снова встретиться, когда все уляжется.

Наконец, с огромным и протяжным свистом поезд тронулся с места, и вся перронная суета внезапно прекратилась, предоставляя каждому свое поле для воображения в по-настоящему открытых вагонных окнах.

Но через некоторое время по всему вагону потянуло холодом, и все шумно загудели о том, чтобы все их закрыть или оставить только одно, да и то, с какой-нибудь одной стороны.

Вскоре и это затихло, и в самом вагоне наступила кратковременная тишина, которая весьма полезно сказывается на каждом, так как предоставляет вполне достаточно времени для того, чтобы о чем-то подумать и в дальнейшем претворить свои мысли в жизнь.

Молчун, а так звали по-настоящему нашего героя, если не придавать значения тому, что у него были еще и свои настоящее имя и фамилия, забрался к себе на полку и только собрался какое-то время подремать, как его тут же коснулась чья-то рука, отчего он вздрогнул и в некотором изумлении открыл глаза.

Это снова была она.

В своих мыслях и во всей этой вагонной суете он как-то на время позабыл о самой встрече и уже немного проклинал себя, что поставил даму в такое неловкое сейчас для нее положение.

– О, извините. Я немного устал, – как бы оправдываясь, начал он разговор, медленно сползая с предоставленной ему вагоновожатым полки, – знаете, эти переезды по большим городам. От них немного устаешь.

– А я и не думала, что от города можно уставать. Этот ведь не деревня, где все время нужно работать, – как ни в чем не бывало, промолвила его спутница и присела на небольшое место, образовавшегося по воле подтянувшего к себе ближе ноги другого пассажира.

– Шли бы вы разговаривать куда подальше, – внезапно мягко отозвался тот из-под одеяла, и уже через какую-то минуту, целиком и полностью предался храпу, ужас которого предстояло полностью пережить практически всему этому вагону.

Поняв, что будить его бесполезно, так как внезапно в воздухе сильно почувствовался запах перегара, Молчун жестом предложил своей собеседнице выйти, и они вместе продефилировали в конец вагона.

Ресторан, соответственно, в такое раннее утреннее время был еще закрыт, а потому им пришлось расположиться в тамбуре, уже немного прокуренном пассажирами, то и дело шныряющими то туда, то сюда, как будто им не досталось места или чего-то другого в этой бурной по-своему жизни.

– Знаете, а давайте перейдем ко мне, – внезапно предложила она, пытаясь преодолеть тот грохот колес, который доносился снизу. – я как раз одна в своем купе. Не знаю, но почему-то других пассажиров не нашлось. Вот я и выбралась к вам, – как будто извиняясь за прерванный сон, сообщила ему дальше спутница.

– Эх, жаль будет по-настоящему, если такое прелестное создание окажется работающим на разведку, – мысленно пронеслось в голове у Молчуна, но силой своего голоса и при этом вполне естественно он сказал другое:

– Да, впрочем, можно. Вот только не знаю, как посмотрит на то проводник в вашем вагоне, или там тоже вагоновожатый?

– Нет, проводник. Вагон другого класса. А как вы оказались в своем? Что, не хватило денег на проезд? Но по вашему виду не скажешь? – отчего-то засмеялась девушка, шевельнув головой, отчего ее волосы немного разлетелись стороны, приоткрывая еще больше овал ее лица и очень милые его черты.

– Да, – снова почему-то взгрустнулось Молчуну про себя, – очень жаль будет прощаться с нею, если до этого действительно дойдет…

Но та, в свою очередь, как ни в чем не бывало, потянула его своей рукой за собой и почти приволокла обратно к месту, предоставляя время ему собраться, чтобы забрать с собой свои вещи.

У него и вправду был с собой небольшой чемодан, который он предусмотрительно перед отправкой к Сталину оставил на том же вокзале, и, судя по его внешнему виду, был не очень вместительным, и даже слегка подпорченным. Сбоку на нем четко красовалась яркая, дерущая кожу полоса, которая, казалось, навсегда запечатлела себя на том месте и не желала больше ничего другого.

– Ну, что же вы там, так долго, – внезапно снова тронула его за рукав девушка, отчего он также вздрогнул, как и в первый раз.

– Какой-то вы пугливый совсем, – внезапно расстроилась она, предаваясь на время какому приливу уныния, – уж, не напугали ли вас в детстве? – с некоторым сомнением в голосе спросила его тут же девушка.